20 ФЕВРАЛЯ, задолго до рассвета, автомобили были осторожно выведены со двора, нагружены и вскоре всебыло готово к отъезду; когда начался день, мы были уже далеко на дороге к Менджилю, гото­вые принять вызов джангалийцев.День был пасмурный и дождливый и безотрадная погода как нельзя более соответствовала нашему настроению, которое не было окончательно безнадежным, но было, од­нако, таким же безрадостным, как и небо. Хорошо было, конечно, надеяться на возобновление более ус­пешных попыток в будущем, но ничто не могло компенсировать постигшую нас неудачу и печальное возвращение вспять. В этот день столкновение с джангалийцами казалось неизбежным. Трудно было предположить, что они позволят нам возвратиться через их страну с драгоценным грузом золота и серебра и мы были готовы отразить нападение, как и тогда, когда мы проезжали Решт. Но и на этот раз никаких попыток к нападению произведено не было, и только встречные провожали нас еще более угрюмыми взглядами, да один какой-то вооруженный всадник многозначительно щелкнул затвором маузера, но в нас не выстре­лил. Мы уже привыкли к игривой русской манере палить во все, что только ни попадалось по дороге и поддерживать веселую ружейную трескотню по ночам. Все это сделалось для нас обычным явлением еще с момента нашего приезда в Хамадан, но на этот раз, прислушиваясь к пальбе где-нибудь впереди нас, мы очень бы хотели знать, что это - обычное ли упраяжнение в меткости по изоляторам и воронам или же начало военных действий. Благополучие нашего путешествия во многом зависило от машин, которые уже сделали около 700 миль от Багдада, по [43-44] плохим дорогам, без основательного ремонта. Тем не менее, машины отлич­но работали, и с ними не случалось никаких серьезных поломок. Трехчасовые остановки для ремонта, каковые имели место при позднейших наших мытарствах, могли бы здесь в лесу поставить нас в весьма неприятное положение. Мы приехали в Менджиль в половине шестого пополудни и остановились в той же самой сторож­ке с искушающими объявлениями. В 6 час. утра 21 февраля мы двинулись в Казвин, но этот день был для нас несчастным и мы дос­тигли города лишь на следующий день. Машины устали и поломки делались частыми. Два часа нам пришлось простоять в виду Менджиля; эта остановка значительно укоротила наш день, но мы еще на­деялись наверстать потерянное время, как опять вторая остановка на три часа заставила нас потерять всякую надежду достигнуть Казвин в этот день. Погода стояла хорошая и, казалось, не было необходимости стремиться сделать переход в один день. Шофферы устали, и мы решили провести ночь в деревне Биканди и приехать в Казвин завтра ут­ром. Меня подмывало поступить таким образом, но к счастью этого не сделал. Мы проехали за перевал к заходу солнца и через две мили пути нашли великолепный каравансарай, где и устроились на ночлег. За ночь погода изменилась также внезапно, как это случилось и в ту памятную ночь в Асад-абаде. Проснувшись, мы увидели все окрестности, похороненными под снегом и жестокая мятель была в пол­ном разгаре. Если бы мы заночевали по ту сторону перевала, мы опять могли бы задержаться на целую неделю. Теперь же до Казвина оставалось только 20 миль и дорога, если только можно было ее разы­скать под снегом, была недурна. Управлять машинами при таком холоде было трудно, стекла обволаки­вались снежными хлопьями, но все же мы, без всяких приключений, добрались до цели путешествия и были несказанно рады укрыться в теплом помещении. Казвинская публика не выглядела особенно приветливо в наш первый проезд, а потому не было оснований к тому, чтобы она встречала нас более радушно при нашем вторичном иоявлении. Было оче­видно, что нам нечего было надеяться на при [44-45] ятное времяпрепровождение в этом городе, почему я и избрал Хамадан. где мы могли бы занять, хорошую оборонительную позицию в окрестностях города и облегчить себе сношение с Багдадом при помощи русской радиостанции. Прежде чем въехать в узенькие, грязные улички города, я остановил свой отряд у виноградника пред главными воротами города, чтобы дать возможность машинам подтянуться по дороге и вступить в город внушительной процессией. Мы в этот момент были приветствуемы внезапной пальбой и пули на­чали жужжать так близко от нас, как если бы это были пули, целившихся в нас персов. Однако, это ока­зались не враждебные, а дружественные пули: огромная телега, набитая русскими солдатами медленно

выехала из-за угла, пробираясь по снегу; пассажиры развлекались, с несколько, правда, большим азар­том, чем обыкновенно, своим излюбленным состязанием в стрельбе. Мы проехали по городу и остановились у Британского консульства, где г-н Гудвин, как и в про­шлый раз, предоставил удобное помещение для офицеров и солдат. Наше прибытие взволновало город. Стали ходить слухи, что якобы Кучук-хан остановил нас в Реште, и затем, отобрав у нас деньги и ценные вещи, милостиво отпустил нас назад. На нас смотрели, как на потерпевших поражение и решение выжить нас отсюда было на этот раз более твердым. Не нужно забывать, что в то время вся Северная Персия изобиловала оружием и военным снаря­жением и любая компания головорезов, была вооружена русскими, турецкими и английскими винтовка­ми. Исходя из этих соображений, решение выгнать нас отсюда, претворенное в активное действие, мог­ло причинить нам известные неприятности, В мечетях собирались митинги и на стенах домов расклеи­вались зажигательные плакаты. Следующий день в Казвине, 23 февраля, мы посвятили ремонту машин. Было бы весьма желатель­но двинуться дальше, но машины были не в состоянии двигаться. В этот день происходило то же, что и вчера, но только еще более энергично: толпе не доставало вождя, который мог бы не только произно­сить речи, но и решительно действовать и какового, к счастью, пока что не оказывалось. [45-46] Я имел возможность послать в Англию по индо-европейскому телеграфу, линия которого прохо­дит через Казвин, донесение о всех наших действиях до последнего момента. Этого невозможно было сделать в Энзели, где была только русская радиостанция, пользоваться которой, конечно, для нас было невозможно. Я телеграфировал, что миссия не могла проехать дальше Энзели, и что нам удалось уйти оттуда лишь благодаря счастливой судьбе; что было бы все равно безполезно пытаться пробраться в Энзели прежде, чем мы не подеремся с Кучук-ханом или же не вступим с ним в какое-нибудь соглашение. В Казвине я получил официальные сведения от Кучук-хана, что его войскам приказано атаковать нашу колонну, если мы, паче чаяния, опят вздумаем проезжать по его территории. Нам также сделалось известным о заговоре, неудача которого только и была единственной причиной нашего первого благо­получного путешествия. Дальше выяснилось, что джангалийцы решили устроить нам засаду в пути, но боялись, как бы русские войска, шедшие беспрерывной процессией по дороге, не примкнули бы к нам в качестве подкрепления. Поэтому они обратились сюда к русским начальникам с просьбой о невмеша­тельстве: Надо полагать, что русские медлили с ответом, который, в конце концов. был для них небла­гоприятным, отказывая им в их просьбе дать гарантии о невмешательстве. Я также получил сведения, что в Энзели прибыл сильный отряд Красной Гвардии из Баку, почти в самый момент нашего отъезда. Этим, возможно, и объясняется настоятельная просьба Челябина остать­ся еще один день в Энзели в качестве гостей, якобы в ожидании ответа на особый вопрос, который он сделал в Баку о возможностях нашего дальнейшего продвижения. Красная Гвардия должна была сделать то, чего боялся делать энзелийский комитет, т. е. арестовать английскую миссию. В течение 23-го февраля никаких эксцессов не было. Ночь прошла в веселой пальбе, но ведь это было не более, как выражение русского веселья, хотя это звучало как жестокий бой в самом разгаре. [46­47] В 8 час. утра 21-го числа наша процессия еще раз проехала по казвинским улицам, причем брони­рованный автомобиль замыкал наше следование. Скоро мы выехали на хорошую дорогу и покатили бы­стрей, пользуясь отличной погодой. Мы приехали в Авех в 4 часа пополудни, где раздобыли скромный приют на почтовой станции с несколькими казаками. На следующий день мы проехали Султан - Булакский перевал по глубокому снегу, но так же, как и в прошлый раз, завалы были расчищены и к ве­черу мы попали в Хамадан. Здесь мы разместили людей в хороших зданиях, предоставленных американской миссией, а офи­церы устроились поблизости в двух приличных флигелях. Полковник Дункан, капитан Дунинг и я сам остановились в доме банка, который помещался рядом с домом, где стояли наши люди. Таким образом, с точки зрения необходимой обороны, мы устроились превосходно: машины, люди и офицеры в тесной близости друг к другу могли принять все нужные меры в трудную минуту. Древний город Хамадан, или Экбатана, сокровищница династии Ахеменидов, расположена на се­верных склонах Элвендского хребта, наивысшая точка которого достигает 11.900 футов. Нижняя часть города лежит на высоте 6.500 футов над уровнем моря, а резиденция иностранцев, т. е. то место, что я выбрал для нашей стоянки, лежит на высоте 7.000 футов. Лучшего места стоянки нельзя было себе во­образить: местность здоровая, доминирует над городом, воду можно получить в изобилии из ручья, ко­торый течет по склону горы, не опасаясь никакой заразы. Сам город совершенно не интересен: дома обычного персидского или северно-индийского типа, лучшие из них построены из кирпичей, окруженны стенами из грязи или, в лучшем случае, из высушен­ных на солнце кирпичей. Несколько древных зданий с остатками цветных изразцов освежают общую угрюмость города, но это либо мечети, либо гробницы. Из гробниц две принадлежат Есфири и Мордо- хаю. В восточной стороне находится большой вал, который должен быть местом какого-то древнего дворца, от которого теперь не осталось никакого следа. Трудно найти город даже с половиной той исто­рии, которую имеет за собой Хамадан. Но в нем ос [47-48] талось очень мало реликвий. Все было раз­граблено и разрушено Александром Великим, который устраивал здесь свои дикие оргии. Последующие завоеватели, по всей вероятности, окончательно уничтожили все следы великолепных зданий, опи­санных, надо полагать с большим преувеличением, в древних летописях. Единственным остатком ми­нувшей славы является каменный лев, что находится в нескольких стах шагах от северо-восточной ок­раины города, образец той скульптуры, которой, должно быть, были украшены прежние городские во­рота. Теперь этому льву приписывают всевозможные чудесные свойства и к нему обращаются мужчи­ны, лишенные способности производить потомство или страдающие неизлечимыми болезнями. Я бы хотел продекламировать здесь одну строфу из поэмы о Хамадане, написанной Клинтоном Сколардом; я переписал ее во время моего путешествия по Персии из его книги, находившейся в амери­канской миссии: Испорченность веков минувших,

Разврат тех городов цветущих И жизни яркой и пустой Ушли с их радостью земной.

Немой свидетель славных дел.

Лежащий лев один глядел На трех империй злой удел:

Мидийцев; персов и парфян, Которых помнит Хамадан. Горный ручей бежит через весь город и способствует оживлению неприветливых окрестностей; он-же снабжает население в изобилии водой и уносит с собой городские отбросы. Хамадан имеет большое торговое значение и особенно известен выделкой кож и ковров. Населе­ние города, приблизительно в 50.000 чел., включает значительное число евреев и армян. Население об­ласти, частью турецкого происхождения, по крайней мере, половина их принадлежит к турецкому пле­мени караузму и на турецком языке здесь говорять больше, нежели на персидском. Город окружен возделанными полями: весной прекрасен вид молодых всходов пшеницы и фрук­товых деревьев в цвету. Из нашего квартала мы могли обозревать всю плоскую равнину на 50 миль к северу до самого Султан-Булакского перевала. [48-49] Часть города, которую мы избрали для себя, была идеальной с военной точки зрения. Турки, в бытность свою здесь, также занимали эти кварталы города, и как раз тот дом, где у меня помещался штаб, был их штабом. Только благодаря им здание банка так мало пострадало. Наш первоначальный план, пока что, отпал и теперь мы должны были поразмыслить над тем, что могло быть сделано в целях усмирения турок в этом районе. Пока мы оставались здесь, чтобы продержаться, нужно было парализовать действия турецких и германских агентов, которые работали в этой части Персии. Производя эту работу, мы бы остались здесь до тех пор, пока обстоятельства не сложатся настолько благоприятно, чтобы мы снова смогли двинуться на Кавказ. В эти дни внутреннее положение дел в Персии было чрезвычайно напряженным и требовало бдительности... Как бы там ни было, а снег все шел и шел целыми сутками; все проходы и перевалы были завале­ны, так что все равно никуда нельзя было двинуться; мы были совершенно отрезаны от Багдада, и ничто не могло дойти до нас. Один русский отряд с вьючным транспортом на Асад-абадском перевале потерял шесть людей и тридцать животных. Было ясно, что хорошей погоды мы дождемся еще не скоро. Я получил возможность снестись по русскому радио с Багдадом и затем с Лондоном, откуда я по­лучил инструкции оставаться там, где я находился, следить за персами и при первой благоприятной воз­можности двинуться дальше. Ближайшей нашей задачей было отыскать другой путь следования на Кавказ. Единственно воз­можной дорогой была дорога из Казвина через Тавриз в Джульфу, откуда, уже по железной дороге, в Тифлис... Расстояние от Казвина до Тавриза более 300 миль, кроме того, она проходит по территории шахсеванов, причем джангалийцы оказались бы у нас с правого фланга. Взвешивая все за и против, я усумнился в том, чтобы попытка пробраться по этой дороге могла быть успешной. Для подобной операции требовались непременно войска, так как в Персии в то время повсюду бы­ло очень неспокойно, но, с другой стороны, обмундировать людей и пуститься с ни [49-50] ми в поход в то время, когда свирепствовал этот полярный климат, было немыслимо. Таким образом, нам оставалось только сидеть там, где мы были, и довольствоваться беседами. В глазах персов мы казались сильней, чем были прежде. Вид одного только бронированного авто­мобиля наводил на них панику, и в каждой из 41-ой остальных машин они подозревали скрытые запасы каких-нибудь ужасных орудий истребления. Все сорок один шоффер выглядели не менее внушительно, ибо персы не знали, что их военная подготовка едва ли превышала техническое знакомство с автомоби­лем. Но эти шофферы заслуживали всяческих похвал. Со своими двумя унтер-офицерами Гаррисом и Ватсоном они вели себя превосходно и никогда не роптали, даже при самых тяжелых обстоятельствах. Общее положение дел и наша политика представлялась в то время в следующем виде. Персидское правительство, вполне естественно, придерживалось оборонительной позиции, скло­няясь скорей, пожалуй, на сторону немцев, которые в Тегеране усиленно занимались пропагандой и представляли все военные события в розовом, для себя, свете. В то время, как турки и русские беспре­пятственно пользовались Казвино-Керманшахской дорогой в качестве плацдарма, богоспасаемый Теге­ран оставался невозмутимым. Рядом с английской миссией весело развевались флаги немецких и турец­ких посольств, и турки имели возможность, вести там свободно какую угодно пропаганду. Однако, нем­цы, несмотря на законы нейтралитета, казалось, не считали столицу Персии вполне благонадежным ме­стом для своей резиденции, а потому хотя немецкий флаг и развевался над зданием их посольства, но само посольство было закрыто. Движение Кучук-хана разросталось... Наше отступление, несомненно, окрылило его надежды, и его престиж после этого значительно возрос. Его программа действий вполне совпадала как с образом мыслей серьезных демократов, так и с вожделениями темных, беспокойных элементов, искавших случая пограбить. У него были сочувствующие и в верхах; Казвин, Хамадан и другие города были полны его агентами. Его считали спасителем Персии, который выгонит отсюда иностранцев и вернет стране ее прежний золотой век. К этому нужно было [50-51] еще прибавить то обстоятельство, что дух больше­визма носился в воздухе и микробы революции распространялись среди всех народов мира, и поэтому не было никаких оснований полагать, что Персия может их избежать. Казалось бы, что показательный урок, преподанный русскими войсками, мог вызвать только отвращение, но в действительности он про­изводил обратное действие. При таких условиях Кучук-хану оставалось только развернуть свои знамена, идти на Казвин, затем на Тегеран и установить там революционное правительство. С его влиятельными вождями и частью со­чувствующего ему населения успех был бы обеспечен, если бы только он принялся за дело в то время. Время приспело, но погода была дурная, и к тому времени, когда он, наконец, решил двинуться, мы имели уже возможность объявить ему шах и мат. За собой он имел большую инспирирующую его силу в лице немецких и турецких агентов, а также и мусульманского Комитета Единения и Прогресса. На его пути не было никого, но он все-таки упустил нужный момент, и Персия была спасена. Интересные под­робности этого движения я изложу в одной из последующих глав. Мое положение определялось этим движением постольку, поскольку оно не имело шанса на успех, ибо в противном случае мы очутились бы среди нежелательных иностранцев, от которых мы именно и хотели избавиться. В городе Хамадане было немало сочувствовавших этим иностранцам и поэтому жи­тели города считали своим долгом выгнать нас отсюда. Все их старания заставить нас удалиться выра­жались всегда только в высшей степени экзальтированной, но мало действительной форме агитации и интриг, от чего мы были гораздо менее уязвимы, чем от пуль. Для того, чтобы лучше обеспечить свою безопасность и быть полезным общему делу союзников, нужно было наладить хорошую систему разведки. Это дело было поручено капитану Саундерсу, и он достиг в нем больших результатов. Ничего не могло быть лучше работы офицеров разведки, и им нельзя было выразить большей благодарности за их работу, чем та, что была высказана в одном из перехвачен­ных нами писем, где говорилось, что «англичане слышат даже то, о чем [51-52] мы шепчемся». Через наших агентов мы были в курсе общего положения вещей в Персии и в самом городе Хамадане и знали все о силе и состоянии ближайшего турецкого отряда. При этом мы имели возможность пристально сле­дить за всеми действиями шпионов на линии Казвин-Керманшах, и несколько больших рыб попалось в расставленные нами сети. Что касается местной разведки, то ее результаты сводились к тому, что мы, знали все намерения вражеских агентов и знали также самых влиятельных из них в наших окрестностях. Подобного рода сведения давали нам огромное преимущество в положении. Мы произвели также не­сколько попыток снестись с полковником Пайком и капитаном Гольдсмитом в Тифлисе, для каковой цели были снаряжены специальные курьеры, но все наши старания наладить связь с Тифлисом оказа­лись неудачными. Среди самих персов мы выбрали очень мало, но зато очень хороших агентов. Эти лю­ди работали за деньги, но одни деньги не могли иметь такого действия: они отдавали себя, целиком в наше распоряжение, а один из них оказался самым храбрым человеком, которого я когда либо видел - он рисковал своей жизнью просто ради удовольствия рисковать и никакие опасности и предательства нико­гда не мешали ему неотступно идти к намеченной цели. Русские все еще занимали Хамадан. Весь город был переполнен ими и беспрестанная ночная пальба не давала нам спать. Штаб русских войск находился в маленькой летней резиденции, в Шеверине, милях в 3-х от города, и надеяться на то, что они скоро покинут окрестности, не приходилось. Командующим был генерал Баратов, а генерал Ласточкин был начальником его штаба. Мы глубо­ко сочувствовали этим генералам в их трудном деле командования над войсками, потерявшими всякую дисциплину; к тому же виды на восстановление дисциплины были весьма проблематичны, так как офи­церам было запрещено носить всякие знаки отличия. Бичерахов был все еще в Керманшахе, но неболь­шой отряд его людей был здесь; эта часть войск была единственной, имевшей еще кое какое уважение к законам и порядку. Из других важных дел, требовавших внимания, был вопрос продовольствия. Наши нужды были весьма значительны и [52-53] к тому же мы должны были иметь в виду некоторое неизвестное нам чис­ло войск, которое могло быть прислано нам в подмогу. В дни ужасной голодовки, которая имела место в те времена в этой стране, я не хотел закупать местных продуктов продовольствия, дабы не уменьшать и без того уже маленьких запасов пищи у населения. Однако наша разведка вскоре уставновила, что име­ются, правда, не в изобилии, но все же достаточные для всех запасы зерна и фуража, припрятанные в ожидании повышения цен. К несчастью, наши даже небольшие покупки взвинчивали цены, а каждое повышение цен означало гибель многих людей. Только правильный и точный контроль над пшеницей мог помочь делу, но, к сожалению, мы в нашем теперешнем положении не были достаточно сильны для того, чтобы суметь провести в этом вопросе нашу точку зрения. Позднее же мы смогли принять необхо­димые к тому меры: это было тогда; когда в Хамадан приехал бригадный генерал Байрон в качестве моего заместителя. Генерал Байрон долго оставался в Хамадане и имел возможность вести борьбу с го­лодом и организовать контроль над пшеницей, что немало способствовало нашей популярности. Пока что, не было возможности сказать наверняка, сколько. времени мы еще пробудем в Хамадане и вообще в Северной Персии, а потому было необходимо, без дальнейшей проволочки, приняться за изучение языка и познакомиться поближе с начальствующими лицами и населением. Те из нас, которые немножко знали по-персидски, старались улучшить свое произношение, а те, которые ничего не знали, начали брать уроки. Визиты к различным важным чиновникам и помещикам были весьма интересны и поучительны. Главные начальствующие лица в персидских городах суть: губернатор, вице-губернатор. кар-гузар - чи­новники по иностранным делам - и начальник полиции. В Хамадане был еще специальный чиновник, назначенный сюда в связи с вопросом о ликвидации русских долгов. Этим чиновником во время нашей стоянки в Хамадане был Хаджи-Саад-Эс-Султанэ, чрезвычайно образованный перс, много путешество­вавший, обществу которого я был обязан многими приятными и поучительными часами. В Персии люди, занимающие известные служебные посты, [53-54] обычно зовутся своими титула­ми, а их собственные имена и фамилии почти никогда не бывают известны их обыкновенным знакомым. Это значительно затрудняет наблюдение за человеком, ибо титулы часто меняются, да и вообще ни ти­тулы, ни звания не имеют ничего общего со служебной деятельностью их обладателя. Так, например, человек благородного происхождения, носящий звание «Вождя армии», не имеет ничего общего с воен­ной службой: «Правитель царства» - ясно выраженный демократ, а «Начальник всего» - какая-то серая личность без всякой власти. Один из самых глупых к необразованных людей, которых я когда-либо встречал, именовался «Океаном знаний». Через несколько дней после нашего приезда в Хамадан мы на­чали знакомиться с людьми. Для начала был извлечен неизбежный футбольный мяч и наши солдаты за­нялись благотворной гимнастикой. Персы с удовольствием принимали участие в игре, которая, благода­ря присутствию здесь американской миссии, была им не совсем чужда. Грациозные, с необыкновенно длинными фалдами, сюртуки персидских джентльменов выглядели совсем необычно на футбольной площадке. Они выглядят; несомненно, лучше, нежели футбольные фуфайки, и тот, кто видел развеваю­щиеся по ветру длиннополые персидские лапсердаки, в то время как их обладатели носятся по футболь­ному полю, мог убедиться, что это две вещи несравнимые. Молодые люди, ученики миссионерской школы, были обычно более воспитанны и менее изысканно одеты. У наших шофферов теперь было достаточно досуга для игры в футбол, так как автомобили, надо было полагать, едва ли скоро могли нам понадобиться. Мало того, что все проходы и перевалы были завалены снегом, но и вопрос снабжения бензином обстоял весьма остро. Генерал Баратов очень хотел помочь нам в этом деле и принимал все меры к снабжению нас бензином, но, ввиду снежных заносов и развала армии, бензин к нам попадал редко. Некоторое количество бензина всегда можно было купить в городе, и мы сделали некоторые запасы по очень высоким ценам. Этот бензин попадал на местный базар через русских шофферов, которые путем продажи известной доли вверенного им груза увеличивали, таким образом, свои скромные доходы. [54-55] Наши попытки завязать дружественные отношения с местной публикой, оказались не вполне удачными. Наши начинания в этом направлении, вызвали немедленно антибританскую деятельность со стороны местных властей. Губернатор и с ним и прочие влиятельные лица не упускали ни одного слу­чая, чтобы настроить население против нас. А тем временем, политиканы всех окрасок, демократы- экстремисты, умеренные демократы и социалисты требовали на митингах нашего немедленного удале­ния. Хотя в Хамадане мы жили всего только несколько дней, но населению стали наговаривать, что по­вышение цен на хлеб явилось результатом наших закупок пшеницы (каковых, пока что, нами совершен­но не производилось) и что мы являемся передовым отрядом армии, которая, как только прибудет сюда, объест всю страну, и будет чинить всякие зверства. С другой стороны, если нас изничтожат, то уж ар­мия прийти сюда не осмелится. Я решил тогда прибегнуть к их собственным методам борьбы и велел напечатать обращение к населению. По городу вскоре были расклеены объявления, гласившие следую­щее: «Англичане находятся здесь временно и не имеют никаких намерений оставаться надолго в этой части Персии, где их присутствие необходимо лишь для того, чтобы следить за действиями турок. Во всех странах первой нашей заботой является забота о населении и всем хорошо известно, что, где бы ни появлялся английский флаг, он развевается во имя свободы, мира и всеобщего благополучия. Пшеницы мы закупаем, а, напротив, всеми силами стараемся помочь голодающим. Теперешние высокие цены на хлеб вызываются не нашими закупками, ибо до сего времени мы пшеницы не покупали, а организован­ной шайкой демократов, которые, запугивая хлебных торговцев и пекарей, заставляют их искусственно поднимать цены для того, чтобы раздражать население». Это обращение произвело значительный эффект и много способствовало дискредитированию аги­таторов. Впечатление, произведенное нашими объявлениями, нимало не было ослаблено контр­прокламациями этих же агитаторов, которые содержали в себе следующие забавные фразы: «Англий­ский генерал говорит, что прибыл сюда ради мира и всеобщего благополучия; а [55-56] мы то просили об этом? Пусть он держит у себя свой мир и благополучие, пока мы их у него не попросим. Персия была культурной страной прежде, нежели англичане знали, что такое культура, да и к тому же нам нечему от них учиться». Я не думаю, чтобы их чувствительный призыв, взывавший к патриотической гордости, касательно древности персидкой культуры мог заинтересовать население даже наполовину настолько, насколько заинтересовались моим заявлением о намерении помочь голодающему населению. Присутствие среди населения нового типа солдата, который держал себя с достоинством, а главное - хорошо платил, за по­купаемые им вещи, начинало мало - помалу склонять общественное мнение в нашу пользу, и, чем яснее это мнение выражалось, тем яростней старались шайки демократов натравить население на нас. Несколько дней спустя перемена настроения, в нашу пользу сделалась окончательно явной, и наш отдел контрразведки стал принимать меры к тому, чтобы зарекомендовать нас здесь с самой лучшей стороны. Целая система агентов и курьеров была организована нами, чтобы охватить всю область между Хамаданом и Кавказом; вскоре за этим мы начали очень успешно действовать против наших самых не­примиримых врагов. Тем временем встал вопрос о следующих отрядах, комплектовавшихся в Багдаде. Экспедиция официально стала называться «отрядом Денстервиля» и лагерь того же имени сначала находился в Ба­гдаде, затем был перенесен в Руз, где они должны были комплектоваться и ждать приказа о выступле­нии. Неофициально этот отряд назывался «армией Гуш-Гуш». Мне очень хотелось заполучить еще одну партию офицеров, но я все еще не был уверен относи­тельно места нашей стоянки, да к тому же и в автомобильном транспорте в это время в Багдаде ощущал­ся большой недостаток. Я отлично представлял себе разочарование офицеров и солдат, которые прибы­ли бы сюда с различных театров войны в надежде на возможность больших достижений и, вместо этого, сидели бы здесь и ждали бы у моря погоды. Но положения изменить пока что было нельзя, и все, что оставалось сейчас делать людям, это' - изучать русский и персидский языки - занятие довольно неприят- [56-57] ное для людей, которые были, главным образом, вояками и никогда не предполагали делаться лингвистами. Здесь я привожу выдержку из моего донесения об общем положении вещей в то время: «... Мы действуем сейчас не столько против большевиков, сколько против планов панисламистов, которые, объединяя бакинских татар с энзелийскими джангалийцами, образуют собой очень сильную антибританскую организацию, поддерживаемую немецкими деньгами и немецкими офицерами... Что касается тифлисского, плана, то мы не можем помогать людям, которые, не желая английского вмеша­тельства, хотят лишь английских денег. Если бы было возможно моей миссии попасть в Тифлис осенью 1917 г., я бы посвятил всю мою энергию попытке сблизить между собой эти две христианские народно­сти - грузин и армян и найти почву соглашения с татарами-магометанами. При этих условиях можно было достигнуть полнейших успехов. Но что случилось за эти шесть месяцев? И армяне, и грузины, совсем не по причине своих религи­озных мировоззрений, рассорились с мусульманами, а действия коммунистов-христиан способствовали тому, что татары спелись с турками. Что касается проблем, ближайшего будущего, то лучше всего сна- чала утихомирить Персию и джангалийцев, а тогда уж дорога, по крайней мере, до южных берегов Кас­пия будет открыта». [57-58]

---

Источник: БРИТАНСКИЙ ИМПЕРИАЛИЗМ В БАКУ И ПЕРСИИ 1917-1918 (воспоминания)

ПЕРЕВОД С АНГЛИЙСКОГО Б. РУДЕНКО Изд-во «СОВЕТСКИЙ КАВКАЗ» - ТИФЛИС 1925