Назначение Ф. А. Головина и его отъезд в Сибирь с чрез­вычайными полномочиями произошли в разгар борьбы за Албазин. Пока защитники Албазина удерживали русские ру­бежи на Амуре, в Сибири комплектовались новые подкрепле­ния и предпринимались меры по обеспечению их провиантом и доставке в Забайкалье.

 

В конце 1685 г. русское правительство признало целесо­образность предложения К. О. Щербатова о посылке в Си­бирь пополнений из центральной части страны. Для этой цели из 12 'стрелецких приказов, находившихся в Москве, было отобрано 500 стрельцов, которые должны были соста­вить ядро новых формирований. Из Стрелецкого приказа на службу в «Дауры» были посланы полковники Ф. Скрипицын, Грабов и подполковник С. Богатырев. В Сибири к ним при­соединился ранее уехавший из Москвы полковник А. Смален- берг. Сибирским воеводам указывалось скомплектовать от­ряды общей численностью в 1400 человек. Для вооружения этих отрядов из Москвы было отправлено: 1000 пищалей, 20 полковых пушек, тяжелая мортира, 1000 пудов пороха и свинца, 1000 ядер и гранат, 1000 гранат ручных и другое снаряжение. Обоз в 120 подвод с этим воинским снаряжени­ем ушел из Москвы «зимним путем» в конце января 1686 г.[55] Вместе с уже находившимися в Забайкалье воинскими ча­стями предполагалось довести там численность русских войск приблизительно до 2500 человек[56] По списочному составу на 1688г., в сибирских городах насчитывалось 7215 служилых людей[57] Таким образом, численность концентрируемых в За­байкалье войск была довольно значительной; в случае необ­ходимости они пополнялись местными промышленными и гулящими людьми, крестьянами и ясачными бурятами и тунгусами. Конечно, для наступательной войны эти силы были слишком малочисленны, и в последовавших предвари­тельных переговорах с монгольскими ханами и маньчжурским двором русские дипломаты нисколько не грешили против истины, указывая, что имеющиеся в распоряжении Ф. А. Го­ловина силы предназначены исключительно для «оберега- тельства», т. е. обороны, сибирских рубежей.

 

Комплектование подкреплений проводилось в Сибири на протяжении всего 1686 г. в основном из местных служилых людей, их «детей и братьи». К июню 1686 г. в Тобольске на­биралось 500 человек, в Тюмени 100; в июле и августе к Ф. А. Головину присоединились отряды из Томска (100 че­ловек), Нарыма и Кетска (30 человек). В Енисейске ком­плектовался отряд в 100 человек, в Илимске и Верхолен- ске — в 170 человек. К концу 1686 г. в Иркутске было набра­но из промышленных людей 100 человек. Таким образом, в полк Ф. А. Головина было собрано в сибирских уездах на протяжении 1686 г. 1100 человек. Остальных 300 человек было позднее предписано по указу от 14 сентября 1688 г. добрать в Тобольске, Тюмени и на Верхотурье[58]

 

Ф. А. Головин приехал в Тобольск 24 марта 1686 г. За ним в первой половине апреля прибыли туда же московские стрельцы. Через два месяца Ф. А. Головин завершил подго­товку и с московскими стрельцами, тобольскими и тюменски­ми казаками, с «пушечным нарядом», с прочим вооружением и «хлебными запасами» речным путем на 25 дощаниках дви­нулся по Иртышу, Оби и Кети к Маковскому волоку.

 

В середине августа Ф. А. Головин подошел к Маковско­му волоку и началась тяжелая и длительная перевозка сна­ряжения и судовой оснастки (парусов и канатов) к Енисей­ску. Местные власти смогли собрать для перевозки только 60 подвод. Поэтому в Енисейск через «великие грязи» уда­лось волоком доставить только 10 пушек, а остальные 10 пу­шек и мортиру оставили до весны в Маковском остроге. В Енисейске 27 августа 1686 г. нерчинский гонец казак К. Юдин передал Ф. А. Головину отписку И. О. Власова о начале второй осады Албазина. Из-за тревожных даурских вестей Ф. А. Головин ни в коем случае не хотел зимовать в Енисейске. К 12 сентября последние ратные люди были пе­ревезены через волок, и в тот же день, несмотря на осеннее время, Ф. А. Головин на 32 дощаниках, 3 каюках и 32 лод­ках двинулся дальше, сначала вверх по Енисею, а затем по

 

Ангаре. Для «поспешения» суда шли на парусах и веслах. Впереди шли отряды полковника А. Смаленберга и подпол­ковника С. Богатырева, вышедшие из Енисейска нескольки­ми днями раньше. Через десять дней пути караван, пройдя приблизительно верст 200, столкнулся на Ангаре с пошедшим льдом, наступала стужа. Некоторые суда разбило на порогах и шиверах. С большим трудом флотилия дошла до Рыбен- ского острога, где Ф. А. Головин 23 сентября остановился и стал размещаться на зимовку. А. Смаленберг сумел дойти до деревни Каменка, стоявшей выше на Ангаре в трех днях пу­ти от Рыбенского острога[59] Местные ангарские жители еди­нодушно утверждали об отсутствии зимнего пути до Илим- ска «за великой пустотой и снегами». Тем не менее Ф. А. Го­ловин отправил в ноябре 1686 г. в Иркутск с подполковни­ком С. Богатыревым, капитаном И. Бецандом и прапорщи­ком Л. Нейтером 170 служилых людей. На 30 санях и на нартах они везли 100 пудов пороха, 370 пищалей, ручные гра­наты. Более значительный отряд Ф. А. Головин посылать опасался, так как служилые люди дорогой могли «оголо­дать». К январю 1687 г., преодолев тяготы зимнего пути, они дошли до Иркутска; 23 января иркутский воевода А. Синявин отправил их вместе с илимскими и иркутскими пополнения­ми — всего 371 человек — тем же зимним путем в Нерчинск, на помощь амурским служилым людям. Еще в сентябре 1686г. из Иркутска через Байкал в Удинск была отправлена артиллерия, оставленная на Ангаре отрядом А. Бейтона (2 пушки для селенгинского гарнизона и 6 для нерчинского, 400 ядер, 230 пудов пороха и свинца). С. Богатырев с отря­дом в 227 человек в последних числах марта 1687 г. прибыл в Нерчинск, а И. Бецанд и Л. Нейтер с остальными служилы­ми людьми остались в Удинске[60]

 

После весеннего половодья 1687 г. Ф. А. Головин к 13июня дошел по Ангаре до устья р. Илима. Много доща­ников погибло на ангарских порогах. Целый месяц ушел на доставку ратных людей на подводах в Братский острог.

 

Лето 1687 г. прошло относительно спокойно. Маньчжур­ские войска отошли от Албазина и стали усиливать укрепле­ния своего городка около устья Зеи[61] С монгольских рубе­жей также не поступало особо тревожных сообщений. В июле 1687г. Ф. А. Головин привел войска в Иркутск, а 29 августа отправился за Байкал и к середине сентября сконцентриро­вал все свои силы в Удинске и близлежащих Ильинской и Кабанской слободах[62]

 

Транспортировка от Тобольска до Западного Забайкалья такого крупного воинского соединения была осуществлена впервые. На нее было затрачено 15 месяцев. Продвижение полка Ф. А. Головина, обеспечение его транспортными сред­ствами и продовольствием свидетельствовало об уровне раз­вития в Сибири русского хозяйства; без развитого местного сельского хозяйства, судостроения и других ремесел не могло быть и речи о передвижении ратных людей со всем снаряже­нием через всю Сибирь и их продовольственном обеспечении. Десятки речных судов, от крупнотоннажных дощаников до мелких лодок — завозен, тысячи аршин грубого холста на паруса, пеньковые канаты, десятки и сотни подвод, бочки и мешки были поставлены в Сибири частям Ф. А. Головина. Сибирские верфи ежегодно спускали десятки дощаников, в их строительстве принимали участие сотни людей. В Енисейском уезде строительство судов осуществлялось в девяти приени- сейских деревнях[63] В справке, данной Сибирскому приказу товарищем тобольского воеводы Б. А. Солнцевым-3асекиным, указывалось, что западносибирские крестьяне — тобольские, тюменские, туринские, верхотурские и пелымские — в 1684/85 г. сдали в порядке натуральной повинности 20 704 ар­шина холста[64], более 319 пудов смолы и 675 пудов пеньки, из которых было «спущено» 12 251 сажень просмоленных ве­ревок[65] В Енисейске флотилия Ф. А. Головина получила

 

19новых парусов (9500 аршин), 3 старых, более 3 тыс. са­женей канатов и веревок, 350 холщовых мешков, почти 12 тыс. конопатных скоб и многое другое[66] По-видимому, основная часть этих «судовых запасов» была изготовлена ремесленни­ками Енисейска и местными крестьянами, у которых также было развито домашнее производство холста и пеньки и су­ществовало смолокурение. В Енисейске имелась казенная пря­дильня, на которой изготовлялись снасти для судов[67] В Ир­кутском уезде также готовились дощаники для переезда че­рез Байкал, обеспечивался колесный транспорт для воинско­го обоза; из Балаганского и Идинского острогов доставля­лось железо, из которого иркутские мастера изготовляли обо- ды для сотен колес, крюки, гвозди, скобы; бондари выполня­ли заказы на бочки для перевозки соленой рыбы, муки и дру­гих продуктов[68]

 

Весь полк Ф. А. Головина обеспечивался местным хлебом,, что свидетельствовало о возможностях русского зернового хо­зяйства, сложившегося не только в Западной, но и в Восточ­ной Сибири. По расчетам Сибирского приказа, на каждого рядового служилого человека полагалось в месяц в среднем 2пуда муки[69] На полк Ф. А. Головина во время его следо­вания от Тобольска в 1686 г. и на 1500 русских служилых людей, находившихся в Забайкалье в 1687—1689 гг., необхо­димо было приблизительно около 150 тыс. пудов муки. Пер- воначально предполагалось создать крупные склады муки и крупы в Енисейске (40 тыс. пудов муки и 8 тыс. пудов круп). Однако местное хозяйство обеспечивало хлебом Мангазей- ский, отчасти Красноярский и Якутский уезды и оказалось не в состоянии поставить нужное количество провианта. Кро­ме того, к сентябрю 1686 г., когда московские стрельцы и западносибирские казаки дошли до Енисейска, хлебные «за­пасы» нового урожая были там еще не все собраны; служи­лые люди были снабжены мукой только на три месяца даль­нейшего пути[70] Поэтому основные усилия по обеспечению новых пополнений и забайкальских частей сибирская адми­нистрация сосредоточила в Прибайкалье. К моменту ухода Ф. А. Головина за Байкал, к осени 1687 г., в Иркутске было собрано 26—28 тыс. пудов муки[71] В дальнейшем, на протя­жении зимы 1687/88 г., весны и лета 1688 г. и вплоть да

 

1689г. все воинские соединения в Забайкалье снабжались хлебом, в общем, бесперебойно, в основном из Иркутска. Насколько позволяет судить сохранившаяся переписка си­бирских властей, около трети всего необходимого хлеба было закуплено казной или поставлено подрядчиками. Казенная закупка хлеба особенно активно проводилась в Прибайкалье, в бассейне Ангары. Осуществлялась она и в Енисейском уезде и в Западном Забайкалье. Только во второй половине

 

1683г. в Иркутске было куплено 11 290 пудов, а летом 1689 г. у Вознесенского монастыря 1000 пудов и в Братском остроге 1400 пудов[72] Всего, по неполным данным, за 1686—1689 гг. казна закупила свыше 30 тыс. пудов муки. Не менее активно осуществлялась закупка хлеба подрядчиками. В 1686 г. круп­нейшие сибирские торговцы Иван и Андрей Ушаковы обяза­лись до 1689 г. поставить 14 тыс. пудов. В 1687—1688 гг. взяли подряды торговый человек М. Бурдуковский (на 2900 пудов), верхоленский казак М. Шипицын (на 1200 и 5700 пудов), казак В. Веснин (на 2000 пудов), торговый че­ловек А. Таракановский (на 1000 пудов), казаки А. Яков­лев (на 1000 пудов), В. Попов (на 700 пудов), Л. Кондрать­ев (на 500 пудов), Д. Падерин и Л. Задора (на 400 пудов) и др.[73] Частично путем подрядов осуществлялась и доставка провианта. Не все подряды были выполнены полностью, но в целом они имели существенное значение для снабжения армии.

 

Перед Ф. А. Головиным стояли исключительно трудные задачи. Имея ограниченные воинские силы, он должен был обезопасить русские владения в Сибири и добиться офици­ального соглашения с Китаем и союзными с ним монголь­скими феодалами о мире, пограничном размежевании и усло­виях торговых взаимоотношений. Без сомнения, Ф. А. Голо­вин понимал сложность своей миссии. Перемирие, заключен­ное Н. Венюковым и И. Фаворовым в Пекине, о котором Ф. А. Головин узнал еще 18 февраля 16в7 г., облегчало ему организацию обороны русских рубежей.

 

Ф. А. Головин расквартировал своих служилых людей в Западном Забайкалье на зимовку и сделал Удинск основной базой русских войск. Оставаясь в Западном Забайкалье, он прикрывал пути, связывавшие Даурию с Прибайкальем, и одновременно имел возможность следить за обстановкой в Северной Монголии. Это давало Ф. А. Головину возможность обратиться к разрешению задачи, которую осенью 1687 г. он считал первоочередной, т. е. к урегулированию .противоречий с северомонгольскими феодалами. События 1688 г. подтверди­ли правильность его расчетов.

 

Русские политики имели основания предполагать о далеко не дружественных замыслах богдыхана Кан-си в отношении Северной Монголии. Несмотря на воинственные заявления Очирой Саин-хана в адрес России и его попытки военным путем установить свое господство над населением Забайка­лья, руководители Посольского и Сибирского приказов счи­тали, что опасность захвата маньчжурами Северной Монго­лии может вынудить всех халхских феодалов принять рус­скую внешнеполитическую ориентацию. Поэтому возникла мысль добиться соглашения с монгольскими феодалами и тем самым не только обезопасить русские рубежи в Забайкалье, но и противопоставить агрессивным планам Кан-си союз с халхскими феодалами, что в свою очередь способствовало бы упрочению независимости Северной Монголии. Таким об­разом, дипломатические переговоры с монгольскими ханами должны были явиться весьма ответственным начальным эта­пом в обеспечении интересов России на Дальнем Востоке, прежде всего безопасности сибирских границ, и предотвра­щении дальнейшей маньчжурской агрессии. Для претворения этого плана Ф. А. Головину было поручено попытаться за­ключить с Очирой Саин-ханом оборонительный союз[74] По­этому Ф. А. Головин на пути в Забайкалье поручил властям в Селенгинске препроводить Ундур-Гэгэну любезное письмо и подарки, «разведать накрепко» об ориентации монгольских ханов и заранее известить их о своем приезде в Даурию и намерении вести переговоры[75]

 

весной 1687 г. возвратившиеся из Китая Н. Венюков и И. Фаворов передали Ф. А. Головину очень важные сведения об уже известной расстановке сил в Северной Монголии. Ундур-Гэгэн по-прежнему твердо считал необходимым сохра­нять дружбу с Россией и готов был способствовать заключе­нию мира между Россией и богдыханом. Более того, один его приближенный информировал Н. Венюкова о маньчжуро­монгольских переговорах и намерениях пекинских политиков добиться наступления монгольских войск в Забайкалье, с тем чтобы разбить там русские силы. Осуществление этого плана могло привести к тому,, что ослабленные в боях русские гар­низоны в Приамурье, Нерчинске и Албазине не выдержали бы нового наступления маньчжурской армии. Очирой Саин- хан был «зело склонен» пойти навстречу маньчжурским дип­ломатам, но натолкнулся на энергичное сопротивление со стороны Ундур-Гэгзна. По полученным данным, очередной совет, на котором все северомонгольские феодалы собирались обсуждать предложения Кан-си, должен был состояться пос­ле отъезда русских гонцов из Монголии[76]

 

Сведения, полученные Н. Венюковым и И. Фаворовым, подтверждались другими источниками. Потерпев неудачу под

 

Албазином, маньчжуры прилагали очень большие усилия, чтобы склонить монгольских ханов к наступлению. В январе

 

1684г. сын монгольского зайсана Дайчин приехал в Селен­гинск и рассказал о состоявшемся в августе 1686 г. на р. Кер- билчи съезде, в котором приняли участие все северомонголь­ские «державцы», представитель Кан-си («большой думный боярин») и Галдан. На этом съезде Ундур-Гэгэн по-прежнему отстаивал свою точку зрения и даже доказывал маньчжур­скому представителю, что русские не чинят монголам никаких «обид и налог»[77] Весной 1687 г. в Северную Монголию вновь прибыло маньчжурское посольство во главе с чинов­ником (карай жаргучей) для «совета» о начале наступле­ния монгольских отрядов на Селенгинск и объединенных монголо-маньчжурских сил на Нерчинск. По всей вероятно­сти, в это время Очирой Саин-хан уже твердо был намерен выступить в поход. И. О. Власову сообщали, что монгольские тайши «китайскому царю послушны учинились» и для наступ­ления собрали пятую часть боеспособного населения и боль­шое количество скота. Объединение монгольских и мань­чжурских сил для наступления на Нерчинск было назначено на начало марта 1688 г.[78] Сведения об этом были переданы монголами в Нерчинск И. О. Власову не ранее начала апре­ля 1688 г. Между тем Ундур-Гэгэн по-прежнему стоял за мир с Россией и еще летом 1687 г. послал Кан-си «лист» с категорическим отказом в помощи. Это важное известие ал- •базинские казаки «проведали» в маньчжурской армии, стояв­шей около Албазина[79]

 

Таким образом, к моменту прибытия Ф. А. Головина в Забайкалье вопрос о наступлении был уже решен группиров­кой Очирой Саин-хана, несмотря на противодействие Ундур- Гэгэна. Ф. А. Головин догадывался о маньчжуро-монгольском соглашении и после некоторых колебаний отказался от попыт­ки склонить Очирой Саин-хана к союзу с Россией. Он решил, прежде чем двигаться в Приамурье, попытаться нейтрализо­вать враждебных России халхских феодалов и тем самым обеспечить свой тыл в Забайкалье. В переговорах, начатых в июне 1687 г. в Иркутске и продолженных осенью в Удин- ске и Селенгинске, он заверял монгольских представителей, что он намерен добиваться «умирения и всякого покоя». Эти переговоры довольно подробно описаны Н. П. Шастиной на основании статейного списка Ф. А. Головина[80] Они сви­детельствовали об отсутствии единодушия среди монгольских феодалов то отношению к замыслам Очирой Саин- хана, и это позволяло Ф. А. Головину надеяться на известный успех своей дипломатической деятельности. С июля по октябрь 1687 г. происходили переговоры с Цецен-нойоном, во время которых Ф. А. Головин настаивал на прекращении пограничных «ссор и задоров», на возвращении ясачных бу­рят и обещал монголам разрешить свободную торговлю в пограничных сибирских городах. Цецен-нойон в присланном «листе» подтверждал свое желание жить с русскими «в со­вете и любви» и впредь «торги сводить», но от выдачи бурят­ского населения уклонился, сославшись на необходимость обсудить этот вопрос с другими тайшами. На протяжении почти всего сентября в Удинске находилось посольство Очи­рой Саин-хана, Ундур-Гэгэна и Шидишири Багатур-хунтай- джи. Очирой Саин-хан продолжал настаивать на возвраще­нии бурятского населения[81] Несмотря на переговоры, мон­гольские отряды постоянно вторгались в русские пределы и угоняли скот. В октябре 1687 г. Ф. А. Головин отправил к главе табунутов Цэбдэну селенгинского приказчика И. Пор- шенникова с требованием прекратить эти нападения и вер­нуть скот во избежание «большой ссоры», которая для табу­нутов может кончиться плохо[82] В конце октября 1687 г. Ф. А. Головин перенес свою ставку из Удинска, где осталась основная часть войска, в пограничный Селенгинск, откуда было удобнее (ссылаться с монгольскими «державцами»[83] По-видимому, Ф. А. Головин, стремясь достигнуть соглаше­ния, начал торопиться. Обстановка на монгольской границе становилась все более тревожной. Еще в сентябре, по всей вероятности, табунутские тайши спровоцировали выступление около Еравненского острога тунгусов луникирского, котигир- ского и шукинского (шуленского) родов, попытавшихся уйти в Северную Монголию. Десятник Н. Логинов с отрядом ка­заков настиг их уже на р. Чикой и уговорил вернуться[84]

 

10ноября к Ф. А. Головину прибыло посольство от табунут- ских тайшей, но переговоры о возвращении отогнанного ско­та окончились безрезультатно[85]

 

Тогда же, 19 ноября 1687 г., Ф. А. Головин, предполагая, что богдыханское правительство само стремится к мирным переговорам, согласно данному ему наказу, впервые отправил в Китай своего представителя С. Коровина с «оповеститель­ным листом» о своем приезде в Забайкалье, о готовности вступить в переговоры и определить место, время и условия посольского съезда[86]

 

В своей отписке, полученной в Москве 23 января 1688 г., Головин объяснял, в частности, свою зимовку в Удинске ожиданием вестей от посланного в Пекин С. Коровина и воз­можным назначением маньчжурским двором посольского съез­да в Селенгинске[87] Вместе с Коровиным Ф. А. Головин на­правил своего посла И. Качанова к Ундур-Гэгэну, пытаясь заручиться его поддержкой и вновь добиться соглашения по пограничным и торговым вопросам. Н. П. Шастина считает, что Ундур-Гэгэн, не желая ссориться ни с Россией, ни с Ки­таем, вел двойственную политику и в угоду Кан-си надолго задержал у себя С. Коровина и И. Качанова[88] С этой оцен­кой согласиться трудно. Ундур-Гэгэн по-прежнему занимал благоприятную позицию по отношению к России и в даль­нейшем оказал Ф. А. Головину важные услуги.

 

Положение внутри самой Монголии все более и более усложнялось, и, задерживая у себя русских дипломатических представителей, Ундур-Гэгэн преследовал прежде всего соб­ственные интересы. Еще в 1686 г. на упоминавшемся выше съезде монгольских «владетелей» по инициативе Кан-си и далай-ламы состоялось примирение халхских феодалов, при­нимавших участие в борьбе за престол во владении Джасак- ту-хана. Дайчин, сообщивший в Селенгинск об этом событии, подчеркивал, что участники съезда поклялись «о соединении». Усиление Галдана и опасность подчинения ему Кукунора, Халхи и других монгольских земель вынудили Кан-си доби­ваться в это время прекращения междоусобной борьбы халх­ских феодалов[89] Однако этот съезд не мог ликвидировать соперничества между Галданом и халхскими феодалами в приграничных западных районах Северной Монголии. Более того, он выявил весьма глубокие политические противоречия между Ундур-Гэгэном и Галданом. На .съезде Ундур-Гэгэн, как халхский первосвященник, посадил представителя далай- ламы ниже себя, что вызвало резкий протест Галда­на[90] Позднее, в марте 1691 г., посланники Галдана объяс­няли иркутскому воеводе Л. Кислянскому, что джунгары в поведении Ундур-Гэгэна увидели «злое дело»[91] В апреле

 

1687г. Галдан в своем письме маньчжурскому сановнику Арани обращал внимание пекинского правительства на дей­ствия Ундур-Гэгэна, оскорбившего достоинство далай-ламы. В июне 1687 г. Очирой Саин-хан в свою очередь извещал Пекин об обвинении Галданом Ундур-Гэгэна в нарушении ламаистских законов и о подготовке Галдана к войне. В сен­тябре 1687 г., именно тогда, когда Ф. А. Головин прибыл в За­байкалье, Кан-си, который не был заинтересован в это время в столкновении Галдана с халхскими феодалами, призвал «владетелей» Северной Монголии и Джунгарии не начинать войны. К Галдану ездил представитель Кан-си и просил его «не воевать» Ундур-Гэгэна и Очирой Саин-хана[92] Но это посредничество не имело успеха. Противоречия настолько за­трагивали всю систему феодальных взаимоотношений в Мон­голии, что столкновение становилось неизбежным.

 

В настоящее время русские источники не могут вполне определенно раскрыть всех тонкостей дипломатической исто­рии Монголии этого периода, имевшего трагические послед­ствия для монгольского народа. По словам посла Ундур-Гэгэ­на, находившегося <в Пекине в июне 1688 г., Галдан «взбун­товал» Джасакту-хана и двух других халхских феодалов и склонил их на свою сторону; Очирой Саин-хан «вооружен­ной рукой» возвратил этих феодалов. Тогда брат Галдана Дордзиджаб напал на пограничных халхских владетелей. Очирой Саин-хан пришел к ним на помощь и сын его, Гал- дан-тайджи, убил Дордзиджаба[93] Согласно же версии, из­ложенной послами Галдана в России в 1691 г., Очирой Саин- хан пошел в поход на Дордзиджаба за его «осудные речи» в адрес Ундур-Гэгэна и разгромил его, воспользовавшись разбросанностью джунгарских улусов[94]

 

Так или иначе, но обострение отношений между Джунга­рией и Северной Монголией прежде всего отражало противо­действие идее Галдана о создании единого монгольского го­сударства. В создавшейся обстановке халхский первосвящен­ник и крупнейший феодал Ундур-Гэгэн отводил внутримон- гольским взаимоотношениям первостепенное значение и по­этому всячески противился авантюристическим настроениям Очирой Саин-хана, готового бросить свои силы против Рос­сии в угоду захватническим планам Кан-си. Джунгарские посланники в России в 1691 г. даже утверждали, что Очирой Саин-хан будто бы обещал Кан-си завоевать и русские «ук- раинные» города и Джунгарию ".

 

Ундур-Гэгэн в декабре 1687 и в начале 1688 г. не преры­вал сношений с Ф. А. Головиным. Он переслал ему высланное из Пекина письмо с извещением о прекращении военных дейст­вий под Албазином и приглашением прибыть в Китай для переговоров. Вероятнее всего, Кан-си этим письмом хотел ввести в заблуждение Ф. А. Головина относительно своих якобы миролюбивых намерений. Тогда же препроводил пись­мо Ф. А. Головину и Очирой Саин-хан. Это письмо было написано в вызывающем тоне и содержало требование об «отдаче» бурятского населенияшо

 

В самом конце 1687 г. раздираемые противоречиями халх- ские феодалы оказались в состоянии военного конфликта, причем не только с Джунгарией, но и с Россией. Вряд ли возможно сейчас решить один из самых трудных вопросов дипломатической истории этого момента: в результате дей­ствия или сочетания каких сил Северная Монголия, и без того переживавшая крайне трудную политическую ситуа­цию, оказалась втянутой в военные действия сразу против двух противников? При этом Россия была единственным со­седом, который ни в какой мере не угрожал самостоятельно­сти Халхи, а Галдан, начавший военные действия лишь ле­том 1688 г., в конце 1687 и начале 1688 г., по-видимому, не был склонен ускорять события. Если дипломатия богдыхана Кан-си могла торжествовать победу, добившись выступления Очирой Саин-хана против России, то столкновение Северной Монголии с Джунгарией именно в этот момент ее никак не устраивало.

 

В декабре 1687 г. бежавший из Монголии бурят Цаган донес приказчику Тункинского острога О. Перфильеву о со­стоянии войны между монгольскими тайшами и Джунгарией и о начале их похода на Прибайкалье. О наступлении в Прибайкалье тогда же сообщил О. Перфильеву и ясачный сойот Торгу101 Эти сообщения к 20 января 1688 г. были до­полнены новыми и еще более тревожными известиями. Ясач­ный бурят Цыпцакон принес в Иркутск весть о движении одной части монгольских сил на Джунгарию, а другой — к Селенгинску. Бежавшие из Монголии буряты сообщили в Тункинский острог, что монголы, «свестясь» с маньчжурами, «поднялись войной» на Нерчинск. О намерении табунугов идти походом на бурят под Удинск и Селенгинск в те же дни сообщил в Удинск казак А. Кренев, вырвавшийся из плена от тайши Цэбдэна102 Захваченный в марте 1688 г. ‘100Н. П. Шастина, Русско-монгольские посольские отношения XVII века, стр. 132—134.

Тем временем маньчжурский двор, рассчитывая на побе­ду монгольских сил над Ф. А. Головиным, готовился в апре­ле 1688 г. нарушить перемирие и развернуть наступление на Нерчинск[95]

 

Из-за большого снега в декабре 1687 г. монгольские от­ряды не смогли пройти в Прибайкалье в январе 1688 г. и направили основной удар на Селенгинск и Удинск. Пос­ле осады Албазина маньчжурами это наступление было са­мой серьезной военной операцией. По утверждению джунгар­ских послов в России, сам Очирой Саин-хан двинулся про­тив Галдана, а во главе войск, посланных в Забайкалье, стоял его брат Шидишири Багатур-хунтайджи. По их плану одна часть войска должна была осадить Селенгинск, где на­ходился Ф. А. Головин, а другая — выйти к Байкалу и пере­резать дорогу, связывавшую забайкальские остроги с Иркут­ском. О численности неприятельских сил, принимавших уча­стие в отдельных боях, источники приводят разные данные (от 4 до 12 тыс. человек). Русские силы в этот момент на­считывали во всем Забайкалье и в Приамурье около 2 тыс. человек: в Албазине — 100 человек, в Нерчинске — более 400 человек, в Селенгинске — около 250 человек и в районе Удинска — немногим более 1 тыс. человек, расквартирован­ных по отдельным населенным пунктам. Учитывая неудачу предшествовавших попыток захватить Селенгинск, Очирой Саин-хан на этот раз придал своим отрядам огнестрельное оружие — пушки и пищали, присланные из Китая. Перво­начально монгольские тайши достигли успеха. В январе

 

1688г. они осадили Селенгинск; другая часть их отрядов подошла к Удинску. Создавалась угроза Иркутску. Русские силы в Забайкалье оказались разобщенными. В этот момент руководство обороной Забайкалья принял на себя полковник Ф. Скрипицын, командовавший московскими стрельцами. До 10 марта 1688 г., пока в Удинск не прибыли гонцы от И. О. Власова, Ф. Скрипицын полагал, что Нерчинск также находится в осаде.

 

В конце января 1688 г. около Удинска произошло тяже­лое сражение с монгольскими войсками. Сохранилась чело­битная московских стрельцов о выдаче жалованья, в которой подробно описано это сражение. События развивались сле­дующим образом. Не получая из Селенгинска сведений от Ф. А. Головина, Ф. Скрипицын вышел с 500 московскими стрельцами из Ильинской слободы и походным порядком дви­нулся по правому берегу Селенги в Удинск, где находились сибирские части П. Грабова и А. Смаленберга. Далее он предполагал следовать к Селенгинску на помощь к Ф. А. Го­ловину. По дороге в Удинск Ф. Скрипицын выдержал три боя с монгольской конницей. В Удинске от пленного стало из­вестно о движении крупных неприятельских сил к Байкалу и о их намерении выйти к Иркутску. Русское командование понимало опасность этого плана. Обходя Удинск и угрожая захватить Иркутск, монгольские тайши могли нарушить всю систему снабжения русской армии. Сорвать это наступление можно было только в полевом сражении. Следуя заранее разработанному плану, Ф. Скрипицын 26 января вышел из Удинска и, прикрывая дорогу к Байкалу, двинулся назад в Ильинскую слободу. В четырех верстах от Удинска русские войска подошли к неприятельскому лагерю, атаковали и за­хватили его. Но едва только русские прошли еще три версты, отборные монгольские отряды, насчитывавшие до 3 тыс. бой­цов, атаковали стрельцов. Бой шел с полудня до ночи. На следующий день, 27 января, стрельцы заняли «пригорок», сделали там засеку и за ней отбивались еще двое суток. Мон­гольские тайши понесли, по всей вероятности, крупные поте­ри и отступили, отказавшись от дальнейшего наступления к Байкалу. После их отступления Ф. Скрипицын со стрельца­ми вернулся в Ильинскую слободу и тотчас написал в Ир­кутск о срочной присылке подкреплений. В боях с монголами стрельцы потеряли половину своего состава (17 убитых и 241 раненый, в том числе сам Ф. Скрипицын)[96] Новую по­пытку снять осаду Селенгинска русские военачальники не решались предпринимать. Письмо Ф. Скрипицына было полу­чено в Иркутске в первых числах февраля. Местный воевода А. Синявин сразу же понял опасность и начал проводить мас­совую мобилизацию населения. Служба в соборной церкви Иркутска вечером 5 февраля и на протяжении 6 февраля об избавлении города от нападения была объявлена обязатель­ной для всех жителей[97] В середине февраля Ф. Скрипицын вновь торопил А. Синявина с высылкой подкреплений в Иль­инскую слободу и сообщал, что дороги на Селенге контроли­руются неприятелем[98] В этот критический для Забайкалья момент ясачное бурятское и тунгусское население активно поддержало русскую армию. Буряты проявили, «стремясь расплатиться с монгольскими тайшами за старые обиды, столь сильный боевой задор, что их пришлось удерживать во избежание новых осложнений с монгольскими князьями, не примкнувшими к Очирою»[99] Иркутский воевода А. Синя- вин строжайше наказывал приказчику Тункинского острога О. Перфильеву уговорить бурят от самостоятельного похода, «чтоб с крайними мугальскими людьми никакой ссоры и смятения не чинили»

 

На протяжении февраля и первой половины марта рус­ская администрация сумела восполнить потери. Из Прибай­калья (Иркутска, Верхоленска, Балаганска) Ф. Скрипицыну было прислано около 200 служилых, промышленных и гуля­щих людей. Из Иркутска с 50 проводниками-бурятами при­шел большой обоз в 80 подвод с боеприпасами. Из Баргузин- ского острога подошел отряд из 20 служилых людей и 100 тунгусов. В бурятских улусах на верхней Лене, по рекам Белой и Китою собирались отряды бурят. Указано было на­бирать людей и в Якутском уезде[100] К 15 марта в распо­ряжении Ф. Скрипицына, П. Грабова и А. Смаленберга ока­залось 1519 ратных людей, и они выступили к Селенгинску1П

 

Селенгинский гарнизон находился в осаде 11 недель. По­пытка прорвать осаду с помощью вылазки 4 февраля не уда­лась; 29 февраля монгольские тайши предприняли ожесточен­ный ночной штурм. Они засыпали острог «огненными» стрела­ми и поддерживали штурмующие отряды огнем из пищалей. Гарнизон отбил штурм. Эта неудача обострила разногласия между тайшами, возглавлявшими монгольские войска. Когда полки Ф. Скрипицына, П. Грабова и А. Смаленберга начали подходить к Селенгинску, тайши, уже испытавшие стойкость стрельцов в полевом бою, стремились уклониться от сраже­ния. Но Шидишири «неволею» заставил их вступить в бой. Он снял осаду Селенгинска и попытался всеми своими сила­ми атаковать русские полки в степи в 20 верстах от острога. Ф. А. Головин воспользовался удобным моментом и выслал из крепости конный отряд под командой бывшего украинско­го гетмана Д. Многогрешного. В новом бою, длившемся

 

20марта с «обеда до вечера», монгольские войска потерпели полное поражение и ушли в пределы Северной Монголии. Попытка Д. Многогрешного их преследовать не увенчалась успехом, так как русская конница была измучена. Сохрани­лось предание, что заключительное ожесточенное сражение произошло в долине около Селенгинска, которая затем на- зывалаеь «падью убиенных». К 21 марта 1688 г. осада Се- ленгинска была снята, и наступление Шидишири потерпело окончательную неудачу[101]

 

Понесенное поражение существенно повлияло на расста­новку сил среди халхских феодалов. Правда, захваченные пленные утверждали, будто бы Очирой Саин-хан готов был продолжить борьбу весной и на помощь разбитым под Се- ленгинском войскам приказал с каждого улуса собирать но­вых воинов и скот для их пропитанияш По всей вероятно­сти, возобладало мнение Ундур-Гэгэна о необходимости ми­ра с Россией. Наступлению на Забайкалье сочувствовали да­леко не все халхские тайши, а Ундур-Гэгэн даже во время боевых действий продолжал отстаивать свою внешнеполити­ческую линию и, задерживая у себя И. Качанова, хотел «за ним поставить мир». Так, в разгар осады Селенгинска, 14февраля 1688 г., Ундур-Гэгэн прислал к Ф. А. Головину своего посланника Манзей Балдана и И. Качанова, с кото­рыми передал «вестовое письмо» С. Коровина, незадолго до того отпущенного в Пекин. Ундур-Гэгэн, как и Очирой Саин- хан, претендовал на бурятское население, но категорически настаивал на мирном разрешении споров. Он передавал Ф. А. Головину, что от него «повеления» о войне никогда не будет. По данным русской разведки, посланники Ундур-Гэгэ­на настаивали перед Шидишири о снятии осады. Сам Ундур- Гэгэн потребовал передачи ему русских пленных, которых затем он возвратил в Россию[102] (Переговоры с Манзей Бал- даном убедили Ф. А. Головина в искренности позиции Ундур- Гэгэна, и он даже сказал посланнику, что «впредь мун- гальским всем владельцом, кроме кутухты, верить неко­му»[103]

 

Русское правительство, информированное Ф. А. Голо­виным о политической ситуации в Северной Монголии, также уверилось в благожелательности позиции Ундур-Гэгэна. Еще в ноябре 1687 г. оно поручило Ф. А. Головину передать ему царскую грамоту «о всяких наших государственных делах» и «жалованье», а 20 сентября 1688 г. вновь послало указ о подарках, которые следовало ему послать[104]

 

Неудача наступления войск Очирой Саин-хана изменила также планы Кан-си. Маньчжурский двор, не отказываясь от достижения своих целей, решил пока воздержаться от нару­шения перемирия. К лету 1688 г. в Пекине был выработан новый план военных действий против России. Маньчжурский двор внешне согласился на привезенное С. Коровиным пред­ложение начать мирные переговоры и не возражал против равного количества воинов, которые должны были сопро­вождать полномочных представителей обеих сторон (по 500 человек). Но за этим согласием скрывались совсем иные намерения. В Пекине не случайно избрали местом перегово­ров Селенгинск, решив воспользоваться пребыванием Ф. А. Головина в Забайкалье. В случае отказа русского посла от уступок маньчжуры собирались отдать приказ своим вой­скам (а они не намерены были ограничиться обусловленны­ми пятьюстами воинами), введенным в Северную Монголию, о наступлении в Забайкалье и одновременно возобновить военные действия против русских войск в Албазине и Нер­чинске. По их расчетам, этот план давал возможность до­биться сразу двух целей — победы над Россией и установ­ления полного контроля над Северной Монголией.

 

В начале июня 1688 г. Ундур-Гэгэн известил Ф. А. Голо­вина, находившегося в это время в Удинске, об отъезде из Пекина С. Коровина и маньчжурских послов с «большой рат­ной силой», о намерении Кан-си добиваться условий мира «воинским образом», о возвращении Очирой Саин-хана в Ургу и о подкочевке Шидишири Батур-хунтайджи к Селен- гинску «с ратными людьми в сборе»[105] В одной приказной справке Сибирского приказа, составленной в Москве на основе отписки Ф. А. Головина, указывалось, что маньчжуры «буде договор не учинят хотят просить бою и опасно того, только договор о миру не учинят и чтоб с мунгальскими людьми не соединились и, видя малолюдство великого госу­даря ратных людей, и иные иноземцы к тому не пристали»[106] Сведения, поступившие к Ф. А. Головину из Албазина и Нер­чинска, еще более расширяли данные об общем военно-стра- тегическом замысле Кан-си. Еще в апреле 1688 г. монголь­ский тайша Ахай Дайчин известил приказчика Аргунского острога В. Милованова о приезде к нему из Китая представи­теля маньчжурского двора с подарками и извещением о намерении маньчжуров «неотложно» послать многих людей «войной» к Нерчинску осенью 1688 г.[107]

 

В начале июля 1688 г. маньчжурские воеводы нарушили перемирие и подвели многочисленный флот к Албазину. Ко­мандовавший флотом «боярин» Ченчун попросту решил об­мануть А. Бейтона. Он заявил, что А. Бейтону не следует ничего опасаться и боя «до времени» не будет, так как он следует к Нерчинску на посольский съезд, и просил снабдить его русскими лоцманами[108]

 

После победы над войсками Очирой Саин-хана Ф. А. Го­ловин в конце марта — начале апреля 1688 г. продолжил начатое еще зимой укрепление Удинского острога и окрест­ных слобод и сбор ратных сил. Особенно интенсивно укреп­лялся Удинск после получения сведений от Ундур-Гэгэна о намерениях Кан-си начать наступление в Забайкалье. Из- за песчаной почвы построить там «земляной город» было нельзя, поэтому укрепления строились деревянные. Новый Удинский острог строился с трехсаженными стенами, каждая до 50 м длиною и с пятью четырехсаженными башнями. Во­круг города и слобод в три ряда устанавливались надолбы. Усиливалось также и укрепление Селенгинска[109]

 

Ф. А. Головин предполагал пополнить свои войска бурят­ской конницей и промышленными людьми, набранными в Прибайкалье, и 9 мая 1688 г. намечал начать контрнаступ­ление. По его плану войска из Нерчинска и Телембинского острога должны были наносить удар по отрядам табунут- ских тайшей, а войска из Удинска — «чинить промысел» над враждебными «мунгальскими улусами»[110] Однако контр­наступление 'было отложено, возможно, из-за шолученных сведений о начале наступления джунгарских войск на Халху.

 

Весной 1688 г. Северная Монголия находилась накануне крупнейшей в истории монгольского народа катастрофы. Появление маньчжурских войск в Северной Монголии и их поход к Селенгинску на «посольский съезд» обостряли обста­новку в Монголии. Халхские феодалы, ранее отклонившие предложение Кан-си послать'свои войска к ним «на помощь», не могли не понимать, что ввод маньчжурских войск грозил им полной потерей самостоятельности и неизбежно вызвал бы противодействие Джунгарии. Вероятно, Галдан также допус­кал возможность ввода маньчжурских войск в Северную Мон­голию и потому весной 1688 г. ускорил вторжение своих во­инских сил. В то время, когда Ундур-Гэгэн извещал Ф. А. Го­ловина о выезде из .Китая С. Коровина и маньчжурского по­сольства к Селенгинску, положение халхских феодалов было уже очень тяжелым. Весной 1688 г. Галдан разбил войска, находившиеся под командой сына Очирой Саин-хана, а

 

11июня гонец привез Ундур-Гэгэну тревожную весть о под­ходе к Урге джунгарских войскш Монгольский народ опла­тил дорогой ценой авантюризм своих феодалов. Их пора­жение в Забайкалье еще более ослабило Северную Монго­лию, и Галдан за короткое время сломил сопротивление войск Очирой Саин-хана, Ундур-Гэгэна, Шидишири и других ханов. Свидетель опустошения северомонгольских земель, казачий десятник Г. Кибирев рассказывал, что монгольские жилища стоят пустые, а голодающие монголы, .«развоеван­ные» джунгарами, бродят по горам и степям и «друг друга едят»[111]

 

Монголо-джунгарская война коренным образом меняла обстановку на Дальнем Востоке. Противоречия, долгие годы назревавшие в Центральной Азии, привели Северную Монго­лию к национальной катастрофе, а близорукая политика Очирой Саин-хана, лелеявшего захватнические планы в отношении сибирских народов, только ускорила и усугуби­ла ее. «Поход Галдана, — пишет Е. М. Залкинд, — роковым образом сказался на исторических судьбах Монголии, хотя его предприятие и было попыткой покончить с феодальной раздробленностью страны... Главную угрозу для Монголии представляла маньчжурская династия, только что сломившая героическую освободительную борьбу китайского народа. Бросая ей вызов, Галдан обрушился на предательских мон­гольских ханов и, громя их уделы, причинил столь большой ущерб народу, что уничтожил те силы, которые еще способны были противостоять маньчжурской экспансии»[112]

 

Вторжение Галдана в Северную Монголию нарушало план военных действий маньчжурских войск, разработанный на 1688 г. Цинская империя не могла допустить «образования объединенного монгольского государства под властью ой- ратского Галдана-Бошокту-хана и высших иерархов лама­истской церкви... Вот почему борьба против Галдана с целью его полного сокрушения превратилась в одну из главных за­дач цинского правительства»126

 

В этой обстановке богдыхан Кан-си вынужден был вре­менно отказаться от намерения воспользоваться переговора­ми в Селенгинске для нового наступления в Приамурье и Забайкалье; он начал дипломатические маневры в ожидании более благоприятных условий. С. Коровин вернулся в Удинск 28 июня 1688 г. в сопровождении гонца Ундур-Гэгэна, а че­рез месяц, 1 августа, представители маньчжурского посоль­ства известили Ф. А. Головина в Селенгинске, что «для бу­дущие войны у мунгалов с калмыки» идти им «на съезд не­возможно» и из-за скорой осени переговоры ни в каком ином месте они вести не могут127

 

Ф. А. Головин передал маньчжурским гонцам о своем на­мерении продолжать дипломатические сношения с Пекином для достижения договоренности о месте и времени посоль­ского съезда и одновременно предписал И. О. Власову (в связи с подходом маньчжурских войск к Албазину) требовать от маньчжурского командования увода войск от русских границ во избежание «большой осоры», а в случае их движе­ния к Нерчинску поступать «воинским обыкновением». Сам Ф. А. Головин решил покинуть район Удинска и Селенгинска и следовать в Албазин, где и ждать нового посольского съезда[113] Еще летом 1687 г. он заблаговременно наказывал И. О. Власову подготовить дощаники, лодки и плоты для до­ставки двух тысяч ратных людей из Нерчинска в Албазинш В данной ситуации это решение было единственно правиль­ным.

 

В последних числах августа 1688 г. Ф. А. Головин, оставив в Удинске 120, а в Селенгинске 164 служилых человека, вы­шел со своим полком (1160 человек) из Удинска в Нер­чинск[114] Обоз в 384 подводы был полностью обеспечен ясач­ными людьми. В это же время маньчжурские войска вновь нарушили перемирие и уничтожили под Албазином засе­янные весной пашни. Остатки гарнизона оказались перед угрозой голодной смерти. А. Бейтон на этот раз был в от­чаянии. В сентябре 1688 г. он писал И. О. Власову: «Свет государь, Иван Остафьевич! Не покручинься на мое писмо, писать некому, а сам не смыслю и лежу тепере на одре ше­стая неделя, пить и есть нечего, с нужи и бедности пропа­даю... Не дайте томною и голодною смертию умереть при конце живота своего...»[115] И. О. Власову удалось снабдить Албазин хлебом и скотом, но положение там по-прежнему было трудное[116]

 

Одновременно с этими событиями решалась судьба Се­верной Монголии. В августе 1688 г. маньчжурский двор, по­нимая беспомощность разгромленных халхских феодалов, попытался остановить наступление Галдана и склонить его к миру. Однако Галдан отклонил посредничество посла да­лай-ламы Цицик-Далай-хамбо. Тогда Очирой Саин-хан ре­шил дать Галдану решительное сражение. Он знал о нера­венстве сил и попросил Кан-си прислать ему на помощь вой­ска. Однако маньчжурский двор бросил своих союзников на произвол судьбы и решил воспользоваться их тяжелым положением. Кан-си в ответ на просьбу о помощи предложил халхским феодалам отказаться от политиче­ской самостоятельности и перейти в подданство Цинской империи[117]

 

Очирой Саин-хан, бросив Ургу, отступил к озеру Ологой. Шидишири сумел уклониться от встречи с войсками Галдана и, отойдя от русских рубежей, соединился с Очирой Саин- ханом. Там, в «крепких местах», они намеревались остановить наступление Галдана. Халхские военачальники отказались принять полевое сражение, в котором превосходящая в силах неприятельская конница быстро могла добиться успеха. Они обосновались на островах озера Ологой, а свои войска рас­положили на валах, возведенных вдоль берегов и укреплен­ных рвом. Узкие озерные перешейки они перекопали и отвели воду в рвы. Таким образом, джунгарская конница была ли­шена своего преимущества. Галдан окружил озеро конными «караулами», основные кавалерийские силы оставил в резер­ве и начал штурм земляных укреплений пехотой, вооружен­ной огнестрельным оружием. После трехдневного сражения халхской армии «стало не в мочь». На четвертую ночь Очирой Саин-хан и Шидишири, пользуясь темнотой, (проби­лись сквозь ряды неприятеля и с небольшим числом людей бежали. Уцелевшие халхские части рассеялись, «не зведав друг друга, и ныне мунгальские люди все в разбеге», как рассказывали добравшиеся до русских пределов буряты — участники этой битвы. Джунгарские послы, прибывшие в Россию в 1690 г., утверждали, что Галдан преследовал своих врагов месяц, пока они не укрылись под защитой войск Кан- си в. пределах Китая[118] Очирой Саин-хан и Ундур-Гэгэн признали себя подданными Цинской династии, и Северная Монголия на 220 лет лишилась своей самостоятельности. Се­веромонгольские ханы, спасая самих себя, безоговорочно от­дали свою страну тем, кто последовательно добивался за­хвата Северной Монголии и распространения своей власти в Центральной Азии.

 

Проблема взаимоотношений с Галданом становилась для Кан-си первостепенной. Сначала, осенью 1688 г., пекинская дипломатия попыталась убедить Галдана уйти из Северной Монголии. Но ее миролюбивые посылки носили, разумеется, тактический характер. И. Я. Златкин вполне основательно считает, что за этим миролюбием скрывалось стремление до­биться ухода Галдана, чтобы затем «освоить» Халху и «ис­подволь подготовиться к борьбе за завоевание самой Джун­гарии, борьбе неизбежно трудной и дорогостоящей»[119]

 

Добиваясь ухода из Северной Монголии Галдана, пекин­ские политики в то же время вовсе не хотели отказываться от борьбы за Приамурье, а при благоприятных условиях и за Забайкалье. Они очень опасались союза между Россией и Джунгарией. Основания к этому имелись. Во время наступле­ния в Северную Монголию Галдан сам содействовал распро­странению слухов о совместных действиях е русскими вой­сками. Сведения об этом со слов пленных джунгар привез Ф. А. Головину из Урги С. Коровин в июле 1688 г.[120] О том же в самом конце 1688 или в начале 1689 г. говорили Ф. А. Головину пришедшие в Россию от джунгарского по­грома монголы. Более того, по их же словам, наступление Галдана в Северной Монголии и действия русских войск против табунутских тайшей были расценены в Пекине как согласованное совместное выступление, и потому маньчжур­ский двор не решался посылать новое посольство к Ф. А. Го­ловину[121]

 

В Москве джунгарское наступление рассматривалось как благоприятный факт, и тобольскому воеводе Ф. А. Головину 12сентября 1688 г, была послана грамота с предписанием сообщить Галдану о благожелательной позиции русского пра­вительства по данному вопросу[122] Почти одновременно, в ноябре 1688 г., Галдан по собственной инициативе прислал посольство в Иркутск. Он предложил совместно вести войну против Очирой Саин-хана, готов был предоставить русским торговцам право беспошлинной торговли в своей ставке и даже отказаться от своих притязаний на население Саян в пользу России[123] Ф. А. Головин не был склонен торопиться с ответом Галдану. Он прекрасно понимал, что джунгарское наступ­ление создавало благоприятную для России дипломатическую и военную ситуацию. Но после уничтожения маньчжурами всего урожая под Албазином он считал, что обеспечить там весь свой полк продовольствием «будет трудно. Кроме того, прибытие в Албазин крупных сил маньчжуры сразу же рас­ценили бы как намерение воевать, а обострять обстановку, Ф. А. Головин не хотел. Но больше всего его продолжала тревожить ситуация в Монголии. Он не был уверен в непре­клонном стремлении Галдана бороться за Северную Монго­лию. Учитывая сообщения монгольских беженцев, он опасал­ся контрнаступления весной 1689 г. Очирой Саин-хана и Ун­дур-Гэгэна совместно с маньчжурскими войсками. Ф. А. Голо­вин считал, что если Галдан уйдет из Северной Монголии и войска Кан-си и Очирой Саин-хана туда вернутся, то оборо­нять от них Забайкалье будет крайне трудно, так как много­численные монгольские беженцы могут затруднить оборо­нуио Поэтому Ф. А. Головин считал более целесообразным послать Галдану царскую «милостивую» грамоту с предло­жением не «учинять» никакого согласия на мир с Очирой Саин-ханом и Кан-си, не «допускать» их войск в Северную Монголию и не вступать с ними ни в какие переговоры до тех пор, пока не начнутся мирные русско-маньчжурские пе­реговоры. Свою точку зрения, сложившуюся в сентябре

 

1685г., Ф. А. Головин изложил в письме, которое было полу­чено в Москве 27 июня 1689 г. По-видимому, оно было на­писано ранней весной 1689 г. Русское правительство согла­силось с доводами и предложениями Ф. А. Головина и поло­жило их в основу грамоты, уже 3 июля 1689 г. посланной Галдану[124]

 

После, по-видимому, некоторых колебаний Ф. А. Голо­вин прервал начатое продвижение от Удинска к Нерчинску и осенью 1688 г. основное внимание уделил северомонголь­ским беженцам, которые уже в июне — июле 1688 г. стали массами спасаться от джунгар в Забайкалье. В начале июля

 

к Нерчинску на р. Борзя подошло 37 тунгусских юрт, а в се­редине месяца туда же откочевало до 2 тыс. бурят и монго­лов из улусов Далай-Контайши, ушедших с рек Онона и Керуленаш Часть монголов и бурят укрылась в горах около Байкалаш Тогда же, во второй половине июля 1688 г., к Тункинскому острогу вышло 60 юрт монголов, которые сооб­щили, что от «тягости» джунгар вскоре прибудут и «дру­гие многие» беженцыш Какое-то количество бурят, вовле­ченных Очирой Саин-ханом в свое войско, после поражения у оз. Ологой также добралось к октябрю 1688 г. до русских пределов[125]

 

Стремительное джунгарское наступление в Северную Монголию довершило политический разброд местных феода­лов. Одни из них бежали вместе с Очирой Саин-ханом и Ундур-Гэгэном к китайским границам, другие перешли на сторону Галдана, третьи стали уходить в пределы России. Цецен-нойон, перешедший «в подданство» к Галдану, даже задерживал монгольских беженцев, выходивших к Тункин­скому острогу[126] Своеобразную позицию заняли табунут- ские тайши. Как уже указывалось, они не признавали рус­ского подданства, но претендовали на право кочевий в За­байкалье. К осени 1688 г. они также откочевали к р. Хилок, что вызвало у Ф. А. Головина большие опасения. Поэтому 30 сентября 1688 г. он переправил через р. Хилок 500 служи­лых людей и отряд из бурят и тунгусов в 300 человек и стремительным ударом нанес табунутам поражение. Демо­рализованные отступлением перед войсками Галдана,табуну- ты уже на следующий день прислали своих представителей для переговоров о принятии русского подданства. В начале октября в подданство вошло до 3 тыс. человек, из них до 1200 мужчин[127] Только глава табунутов Церен-Цокулай с небольшим отрядом ушел в Монголию. После этого Ф. А. Го­ловин сам обратился к подкочевавшим к русским рубежам монгольским тайшам с предложением войти в пределы За­байкалья и принять русское подданство. Это предложение приняли многие монголы. В январе 1689 г. И. Качанов по поручению Ф. А. Головина согласовал с монгольскими тай- шами «договорные статьи». По этим статьям северомонголь­ские феодалы признавали «вечное подданство», отказыва­лись от своих претензий на ранее объясаченное бурятское население и соглашались с каждого улуса ежегодно постав­лять по 50 голов крупного рогатого скота и 50 баранов в качестве «поклонных». Русское правительство обещало не проводить насильно христианизацию монголов и оставляло за тайшами их право на подвластное им население. После утверждения этих статей обеими сторонами в течение янва­ря— марта 1689 г. в Забайкалье пришло 472 юрты и до 40 представителей феодально-племенной верхушки. Этот пе­реход встречал ожесточенное сопротивление их противников. Так, Ирдени ЛЗатур, подписавший в январе 1689 г. «договор­ные статьи», был увлечен назад в Монголию[128] Всего в рус­ские пределы с июля 1688 по март 1689 г. пришло из Монго­лии, по ориентировочным подсчетам, до 10 тыс. человек. Исто­рия перехода в русское подданство северомонгольских феода­лов и ухода некоторых из них затем назад, в Монголию, уже подробно исследована[129], поэтому нет необходимости вновь касаться этого вопроса. Важно указать на другое. Рядовое монгольское население далеко не всегда следовало за своими метавшимися феодальными владыками и более спокойное су­ществование в Забайкалье предпочитало разорению феодаль­ной войны. Когда другие тайши увлекли Ирдени Батура в Се­верную Монголию, до 150 юрт его улусных людей вышло к Селенгинску, То же самое произошло при уходе в апреле 1686г. в Монголию Ирдени Контазия; до 200 зависимых от него юрт также осталось у Селенгинска[130]°. К октябрю 1687г. из уведенных Ирки Контазием улусных людей два зайсана, его зять и 50 юрт рядовых монголов возвратились в Селенгинск[131] Более того, табунутский зайсан Окин Батур летом 1689 г. по согласованию с Ф. А. Головиным выступил с отрядом в 860 человек и, перейдя р. Чикой, на Селенге раз­бил «немирных тайшей» (Ирдени Контазия и др.)[132]

 

Русское правительство одобрило действия Ф. А. Головина в Забайкалье. На обороте присланной в Москву отписки Ф. А. Головина о посылке С. Коровина в Пекин, о догово­ренности относительно посольского съезда в Селенгинске, о срыве этого съезда и намерении самого Ф. А. Головина следовать в Албазин была сделана помета в декабре 1688 г.— послать грамоту с «милостивым словом»153 После сообще­ния о переходе монгольских и табунутских тайшей в русское подданство Ф. А. Головину в мае 1689 г. было послано «похвальное слово» и последовали награды: командному со­ставу были сделаны специальные медали, московским и сибир­ским бойцам, участвовавшим в боях, — золотые копейки, про­чие сибирские служилые люди получили по отрезу кумача, а албазинцы — по золотой копейке и отрезу сукна154

 

Широко открывая доступ в Забайкалье беженцам из Се­верной Монголии, Ф. А. Головин опасался «шатости» пришед­ших халхских тайшей[133] Весной 1689 г. после ухода Ирдени Контазия Ф. А. Головин решил впредь не принимать больше выходцев из Северной Монголии и попытался отвести уже пришедших беженцев в более глубинные районы Забайкалья, к Удинску и Итанцинскому зимовью, а выходцев-бурят свя­зать порукой с их местными «родниками»[134]

 

Итак, к осени 1688 г. обстановка на Дальнем Востоке складывалась для России более благоприятно. Разработан­ный в Пекине план наступления Очирой Саин-хана на За­байкалье, а маньчжурских войск на Албазин и Нерчинск был сорван русскими войсками; враждебная России группировка халхских феодалов разгромлена Галданом. Вмешательство Джунгарии в северомонгольские дела давало Ф. А. Голови­ну благоприятные шансы в борьбе с пекинским правитель­ством. После поражения, которое понес Очирой Саин-хан сна­чала от русских, а затем от джунгарских войск, опасность наступления враждебной России группировки халхских фео­далов отпадала. Тем не менее Ф. А. Головин отказался от мысли осенью 1688 г. следовать в Приамурье. Однако основ­ная причина, заставившая его задержаться в Западном За­байкалье, заключалась не столько в опасении монгольских беженцев, деморализованных к тому же джунгарским наше­ствием, и не в хлопотах по принятию их в русское подданство, сколько в боязни маньчжуро-монгольского наступления вес­ной 1689 г. против Галдана. В случае его отступления на за­пад, в Джугагарию, и вступления войск Канси и Очирой Саин- хана в Северную Монголию коммуникации в Забайкалье мог­ли оказаться под угрозой и русские войска в Приамурье от­резаны от Прибайкалья. Ф. А. Головин вновь зазимовал в Удинске и решил там выжидать до лета 1689 г. прояснения обстановки в Монголии.

 

Источник: В. А. Александров «Россия на дальневосточных рубежах»ИЗДАТЕЛЬСТВО «НАУКА»ГЛАВНАЯ РЕДАКЦИЯ ВОСТОЧНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ МОСКВА 1969